Произнесенное мною впервые: МОН-ЭРЗЯ! - вызвало у меня целый шквал эмоций: я почувствовала небывалую гордость, значимость, было ощущение, что я "выросла" в своих же собственных глазах, появилась какая-то необыкновенная легкость, окрыленность, глаза словно иначе стали смотреть на мир, какой-то внутренний свет зажегся внутри. Это совершенно невероятные ощущения, ни с чем не сравнимые. Конечно, со временем они притупляются, но, когда огонек внутри начинает затухать, я повторяю вновь и вновь: МОН-ЭРЗЯ! Эти слова таят в себе сакральный смысл. Татьяна Ротанова
Во времена стародавние, где теперь стоит Нижний Новгород, жил знатный, сильный эрзя*, по имени Скворец. Он был друг и товарищ другому, такому же знатному, такому же сильному эрзе* - Соловью, тому самому, что связан был Ильёй Муромцем. Женился Скворец на восемнадцати женах, и родили они ему семьдесят сыновей. Все жили вместе, занимались скотоводством, пасли стада на горе и по вечерам гоняли их на водопой на Оку-реку. Тут же в ущелье обитал чародей Дятел, тоже эрзя*, тоже приятель Соловью. И спросил Скворец Дятла, о судьбе семидесяти сыновей своих. Отвечал Дятел: "Если дети твои будут жить мирно и согласно друг с другом, долго будут обладать здешними местами, а поссорятся - будут покорены русскими. И тогда здесь, на устье Оки, поставят русские город камень, крепок зело, и не одолеют его силы вражеские". И, сказав это пророчество, просил Скворца Дятел о честном ему погребении. Умер Дятел в глубокой старости, и похоронил его Скворец на горе, на устье Оки-реки, и прозвалось то место Дятловы горы. Затем помер и Скворец, завещав семидесяти сыновьям своим мир и согласи. Сыновья и внуки Скворца жили хорошо между собою, но потомки их размножились и стали враждовать друг с другом. И свершилось предречение чародея Дятла: один святой князь, Андрей Боголюбский, согнал их с устья Оки, другой святой князь, Георгий, поставил на Дятловых горах Нижний Новгород. С некоторыми изменениями легенда эта сохранилась в устах народа. Но в устном предании эрзянский* патриарх столь многочисленного семейства, владевший устьем Оки, называется не Скворцом, а Соколом. Замечательно, что в Нижнем Новгороде, повыше Дятловой горы (вверх по течению Оки), подле так называемого Гребешка, гора, отделяемая от сего последнего оврагом, называется "Соколом".
Другое предание....... "Вот оно: из-за Кудьмы-реки эрзя Абрамка пришел на устье Оки и поселился на Дятловых горах, поросших дремучим лесом. Было у него четырнадцать сыновей и три дочери, и построил Абрамка семнадцать домов, там, указывает местный рассказ, где находится теперь архиерейский дом. Это мордовское селение называлось "Абрамовым", и Абрамка был "панком", то есть правителем терюхан. Когда русские стали готовиться к первому походу на эрзян*, Абрамка укрепил свой городок, обнес его тыном и валами; в нем было тогда до пятисот человек. В городке своем Абрамка устроил двое ворот: одни с южной стороны вала, широкие, с дубовыми растворами, и завалил их землей; другие - Тайницкие, у Коровьего взвоза, на север, из которых ходили за водой на Волгу. Русские подошли к Абрамову городку в числе четырнадцати тысяч и стали переговариваться с Абрамкой: - "Уйди ты от устья Оки и давай князю нашему дань". - "Я не князь эрзянский, а только выборный "панок", -отвечал Абрамка: - меня эрзя не послушает, а вот я соберу весь эрзянский* народ, поговорю с ним и уговорю всю эрзю* покориться русскому князю; только дай мне сроку четыре года". - "Не дам тебе четыре года, - отвечал русский "мурза": - а даю сроку четыре дня". Абрамка согласился, оповестил ближайших эрзян*, и в две ночи через Тайницкие ворота набралось в его городок пять тысяч эрзян*. На четвертый день условленного срока Абрамка велел раскопать засыпанные землей ворота, и ударила эрзян на русскую рать. Но русские одолели, завладели городком, сожгли его, разграбили, а жителей, которых побили, которых в полон взяли. Сам Абрамка был убит. Поставили русские свой городок не на том месте, где было Абрамово городище, а выше по течению Оки, на месте, которое приходится теперь супротив ярмарочного моста. Эрзяне*, узнав о гибели панка Абрамки, и что город его в устье Оки занят русскими, заволновалась, и шесть тысяч эрзянских* ратников собрались отмстить за смерть своего "панка" и выгнать русских из земли своей. Русских было только тысяча человек. Узнав о приближении Эрзян*, они вышли навстречу и бились с нею около деревни Новой, иначе Щербинка, пробились через эрзянские* полчища и через Березполье уехали во Владимир. Русские были на конях, а эрзя пешая, оттого она и не могла достичь бежавших русских. Узнав об этом, русский великий князь сам двинулся на эрзян и, завладев их прибрежными местами, основал Нижний Новгород".
Эрзя* - в тексте А.Мельникова-Печерского пишется "мордвин", что не соответствует действительности, так как на этих землях жили эрзя. Словом "мордва", некоторые ученные не корректно называют два разных народа; эрзя и мокша, тем самым искажая исторические события.
Кучозь: 20.01.10 21:10. Заголовок: Из эрзянского эпоса ..
Из эрзянского эпоса "Масторава" составитель А.Шаронов
Семьдесят семь лет мудрый Кудадей Прожил на горе, зла не ведая. Семьдесят семь лет прожил на горе – Восемнадцать дев себе в жены взял. Восемнадцать жен родили ему Семьдесят и семь славных сыновей, Семьдесят и семь милых дочерей. Семьдесят и семь славных сыновей Семьдесят и семь взяли снох ему, Семьдесят и семь основали сел. Семьдесят и семь милых дочерей Семьдесят и семь привели мужей И поставили семьдесят семь изб. Так размножился кудадейский род, Племя выросло кудадейское. С каждым годом род рос и богател, Племя новое набиралось сил.
Годы минули, время прочь ушло. Кудадей стал стар, Кудадей стал сед. К земле-матушке гнется стан его. Сила убыла богатырская. Вот он за столом в родовом дому У окна сидит, смотрит на восток. На пол падает борода его, Ниже плеч висят кудель-волосы. Что осенние две звезды в ночи, Тускло светятся темные глаза. На столе горит перед ним свеча. Еле-еле та свеча теплится. Кудадей сидит – дремлет, видит сны. Встрепенулся он, поднял голову, Инешкипазу начал говорить: - Семьдесят и семь долгих лет я жил, Восемнадцать жен молодых имел, Семьдесят и семь сыновей родил, Семьдесят и семь дочерей взрастил, Семьдесят и семь взял красавиц-снох, Семьдесят и семь сел я основал. Так размножился кудадейский род, Расцвела земля кудадейская. Долгих семьдесят и семь лет я жил – Ни беды, ни зла на горе не знал, Никогда в лицо их не видывал. А теперь, мой Паз, уж на старости, Уж на старости, когда смерти жду – Или из ума выживаю я – Сердце слабое ноет и скорбит, Помрачневший дух горе бередит. Три дня страшные сны я вижу, Паз. Расскажу тебе я свой первый сон.
Спать ложился, Инешкипаз, засыпал, В бесконечное, Паз, поле попадал. На том поле, Инешкипаз, темный лес. В том лесу, Инешкипаз, дороженька. У дороженьки, Инешкипаз, большой овраг. У оврага, Инешкипаз, бугорок. На бугорке, Инешкипаз, деревце. На деревце, Инешки, кукушечка. Под деревцем, Паз, на ветке соловей, Соловьиный там, Инешкипаз, птенец.
Тихий голос начал с неба говорить, Прозвучали приглушенные слова: - Очень сон твой нехороший, Кудадей. Бесконечное то поле дикое – Это край твой, твои земли без людей; На том поле темный и высокий лес – Это зло твое, твоя беда, твои враги; В темном том лесу дорожка длинная – Это рода твоего путь на тот свет; У дорожки длинной той большой овраг – Это смерть твоя, могила, твой конец; У оврага у большого бугорок – Низкий холмик на могиле на твоей; На бугорке том деревце хилое – Это радость, торжество твоих врагов; На деревце хилом том кукушечка – Горе рода твоего, печаль его; Под деревцем тем на ветке соловей – Твои дети - что сироты нищие.
- Сон второй, Инешкипаз, послушай.
Позади двора ветла выросла. На ветле гнездо птичье сделано. В том гнезде сидит птичка певчая. Долго птичку ту я рассматривал. Мимо человек огородом шел. Как увидел он птичку певчую, Сразу застрелил, положил в карман. Разлилась ее кровь по всей земле, Перья по небу разлетелись все.
Тихий голос вновь тихо прозвучал: - Позади двора ветла, Кудадей, - Твои горести, сожаления; На ветвях гнездо птичье старое – Родовой твой дом, в доме – детушки; В небольшом гнезде птичка певчая – Имя звонкое рода твоего; Та убитая птичка певчая – Рода твоего гибель скорая; Перья, по небу полетевшие, - Средь детей твоих споры, нелады; Кровь разлитая по сырой земле – На земле твоей горе, слезы, смерть.
- Третий сон послушай, Инешкипаз.
Оказался в бесконечном поле я. В бесконечном поле том – высокий холм, На высоком том холме – широкий луг, На лугу том – лес, лесочек, рощица, Среди рощицы – полянка малая, На полянке небольшой той – старый дуб, Рядом с дубом тем – береза белая, Белая береза, ох, красивая. Под березой бьет ключом – течет родник, Из земли вода выходит чистая. Катит камни та вода, ворочает. Камушки те легкие несет она, Камушки тяжелые ворочает. У ключа, у родника – черемуха. На черемухе повисли гроздья спелые, Зачернели сочно ягоды созревшие. Опустилось с неба солнце красное – Село солнце к изголовью моему. Опустился с неба месяц пасмурный – Сел он рядом у холодных ног моих. Опустились с неба звезды синие – Сели звезды на концах волос моих.
Снова в небе тихий голос прозвучал: - Холм высокий среди поля, Кудадей, - Горе рода твоего, беда эрзян; Среди леса белый бор березовый – Горемычный родовой твой старый дом; Рядом с бором старый дуб развесистый – Это сам ты одинокий, Кудадей; Рядом с дубом тем береза белая – Твое счастье, что пропало, сгинуло; Под березой той родник, что бьет ключом Да ворочает да катит камушки – То тяжелый длинный путь с рыданьями Сыновей твоих да милых дочерей; На черемухе плоды созревшие – То сироты твои дети с внуками; В изголовье твоем солнце красное – То последний Пазу озкс твой, Кудадей; Месяц пасмурный у слабых ног твоих – Жизни дни твои последние, печальные; Звезды синие на кончиках волос – О тебе людская память добрая. Твои сны доносят вести до тебя, О грядущих бедах рода говорят. Что увидел ты, все то сбудется. Пропадет земля Кудадейская. Всю спалит ее злой змей Миняша, В пепел превратит села, что дрова. Змеями леса сплошь наполнятся, Рыба хищная в реки заплывет. Перед тем ты сам, Кудадей, умрешь. На своей горе, старец, ты умри, Повели себя здесь похоронить. Семь дней – вот теперь твоей жизни срок. Наставленья дать детям поспеши.
Опечалился сердцем Кудадей. Жаль земли ему, что он заселил И в цветущий край превратил ее. Жаль ему детей, что без устали Строили дома, сеяли хлеба. Приказал позвать он своих сынов, Попросил собрать милых дочерей. Начал говорить свое слово им, Стал им открывать трудной жизни суть: - На земле всему свой назначен срок, У всего своя в жизни мера есть. Время встать и мне на путь вечности, Призывает Паз на тот свет идти. Семь дней и ночей мне осталось жить, Столько дней всего с вами буду я. Как с зарей придет день восьмой, сыны, Полетит душа моя к Инешки. Схороните вы на горе меня, На том месте мой положите гроб, Где я одолел черта-старика И нашел свое счастье светлое. Не горюйте вы за меня, сыны, Не рыдайте вы, мои дочери, Не роняйте слез из печальных глаз. Слушайте, что вам я сейчас скажу И всю жизнь слова мои помните. Наставленья вам, дети, дам свои. Расскажу о том, как жить надобно. Вот об этом как думал я всегда. Вот об этом как говорил я всем.
Человеком ты родился на свет – Человеком будь в слове и в делах – И тогда твое счастье возрастет. Трудно добрым быть – ноша тяжкая, - Легко доброму по земле идти. Жизни смысл тогда открывается, Когда празднует праздник свой любовь. Человек тогда всех врагов сильней, Когда дружит он с правдой-истиной. Одинаковых нет в лесу дерев – На селе-миру равных нет людей. Птица – на небе, дикий зверь – в лесу, Рыба – на воде, в реках и морях, - Человек везде – мудрый властелин. Он один дитя Инешкипаза, Он один Его образ на земле, Он один живет Его разумом. Потому ему жизни тяжкий груз Легким кажется, спину не гнетет. Век живи – весь век мудрости учись, - Будь хоть юноша, хоть седой старик. Если у других взял ума взаймы, Возврати назад им сторицею. Не живи чужим умом-разумом. У других людей знанья набирай. Жизнь дана дела добрые вершить. Бойся дел дурных, прочь от них иди. Нету дома – нет в жизни радостей. Нет детей – самой этой жизни нет. Жизни смысл ищи в доме и семье, В детях и жене, в снохах и зятьях. С ними счастлив ты, в них твоя судьба. Если станешь ты выбирать жену, Помни вот о чем, сердцем всем любя. С яблонь яблокам падать на траву, Зреть черемухе на черемухе. По одной тропе ходят мать и дочь, Ум у них один, думы общие. Добрая жена – в доме радости, Муж умен, пригож – полон двор добра. Что весенний цвет девичья краса: Взойдет солнышко – улыбается, Месяц выглянет – запечалится. Коль красна жена –песнь глаза поют, Коль умна жена – песнь душа поет. Красотой жены добрый муж красив. Лебедь белая у него жена, Ясный сокол он при ее красе. Сердце юное к камню хоть прильнет. Разум девушку в жены пусть берет. По себе жену, парень, выбирай - Ровню по летам и по норову. Каково твое, парень, сватовство, Таково с женой молодой житье. Если в дом привел, молодец, жену, Народи детей – сынов, дочерей. Дом с детьми всегда счастья полный дом. Дети малые – ты учитель им, Дети выросли – ты им мудрый друг. Сына вырастил – радуйся: он твой. Но, однако, знай: у него ум свой. Так расти детей, чтоб любили труд. Пусть в труде они жизни смысл найдут. Люди лишь за труд человека чтут, Лишь за труд ему славу воздают. Дело каждое делай вовремя: По весне паши, засевай поля, Летом луг коси, скирды сена ставь, Осень подойдет – убирай хлеба. Спросит Кельме дед в зиму снежную, Где весною был, летом делал что. Летом так живи, так веди дела: Зайдет солнышко – на ночь спать ложись, Взойдет солнышко – пробудись от сна. Летом на поле дни все трудишься – Зиму всю в печи пироги печешь. Любит летний день в поле хлеб растить, Любит зимний день хлеб в гумне хранить. А еще, сыны, надо вам уметь Говорить с людьми, знать в беседе лад. Если мысль пришла – слово вымолви, Пусто в голове – знай себе, молчи. Научился ты говорить красно – Наберись ума – слушать научись. Как глазам всегда красота мила, Так ушам, сыны, слово мудрое. По селу не сей вести злобные – Хуже ворога будешь для людей. За околицей слово обронил – На устах у всех на селе ищи. Счастье лишь тогда тебе встретится, Если на земле для добра живешь. Добрый человек – песнь красивая, Человек дурной – волчий вой в ночи… Как пройдет семь дней, я оставлю вас. Вот последнее слово вам мое. Если станете вместе дружно жить, Дело общее делать будете, Зло минует вас, горе обойдет, Будет ваша жизнь как весенний день. Одолеете вместе вы, сыны, Всех врагов своих – малых и больших. Не пугайтесь вы, дети, ворогов, Бойтесь вы, сыны, своей немощи, Пуще немощи бойтесь трусости. На год и на три делайте запас. Есть запас – зима теплой кажется. К сытому мороз в дом не ломится. В жизнь вступив, вставай на широкий путь. На пути большом выше жизни смысл, Страсть в душе сильней, больше в сердце сил. На большом пути больше подвигов. На большом пути вам не счесть побед. Вот родительский мой, сыны, завет. Вот отцовский мой, дочери, наказ. А теперь пора рыть могилу мне. Как могилу вы приготовите, Поскорей народ соберите весь. Надо край родной, дети, бросить вам. Лишь оставлю я этот белый свет, Прилетит дракон, враг мой Миняша. Яростным огнем села он сожжет, На полях, лугах гадов расплодит. На восток себе выбирайте путь И ищите там землю новую.
Опечалила злая весть сынов И согнула им низко головы. - Ах, зачем, отец, покидаешь нас? Почему на нас так обиделся? Иль не досыта с нами ел и пил? Иль не слышал ты добрых слов от нас? Как нам жить теперь без тебя, скажи? - Охай, батюшка, - плачут дочери, - Солнцу красному в небе не сиять, Свету ясному не бывать в домах. Ответь, батюшка, душу нам открой: Смерть зачем пришла в неурочный час, В неурочный час, в пору трудную? Видно, ты туда захотел уйти, Где нет красных зорь рано по утрам, Заслоняют их тучи черные, Где весенним днем птицы не поют, Не растет трава, не цветут цветы. Все сиротами будем мы теперь. Этой ночью сны нехорошие Про тебя, родной, мы увидели. На скамью ты лег, ноги вытянул – Не шелохнутся твои рученьки, Бездыханная голова лежит. Ты уснул, отец, погрузился в сон. Вековечным сном ты, родимый, спишь. Вот Инешкипаз небеса открыл И вниз выпустил ярких три луча: Светлый белый луч, Страшный черный луч И зеленый луч между двух лучей. Все лучи, отец, он послал к тебе. Три луча, отец, три знамения. Тот зеленый луч – то Инешкипаз Душу взял твою, поднял на небо. Белый луч – твои жены бедные Стелят над тобой белоснежный холст. Страшный черный луч – сыновья твои, Что кладут твой гроб в землю черную… - Плакать-причитать, дети, проку нет. Толк какой ручьем слезы лить из глаз? – Начал Кудадей утешать детей. – Семьдесят семь лет мне исполнилось. Слабый я старик, как прогнивший дуб. Потому за мной следом ходит смерть. Срок настал – пора на тот свет идти. Но, однако, в вас жизнь продолжу я – В вашем разуме, мыслях и крови. Семьдесят и семь у меня сынов, Семьдесят и семь милых дочерей, Семьдесят и семь деревень и сел. Навсегда с земли исчезает тот, Кто в дому своем не растил детей. Тот впустую жил, даром ел и пил. Время на горе вам могилу рыть. Хватит причитать и сердца терзать.
Сыновья пошли – яму вырыли, Не могилу – дом приготовили. Из сырых дубов нарубили сруб, Настелили пол, крышу сделали, Стол поставили, у стены – скамью. На столе хлеб-соль, мед оставили, Пуре крепкое, яйца в коробе. Встали на горе по обычаю, Земле-матушке поклонились ниц. После с жалобной дрожью в голосе Масторпазу так стали говорить: - Добрый человек скоро, Масторпаз, На тот свет придет, сверху спустится. По-хорошему повстречай его, Слово доброе ему вымолви, Поищи ему место лучшее. Семьдесят семь лет на земле он жил, Семьдесят семь дел славных сотворил. За руку его, Масторпаз, возьми, На тот свет тропой легкой отведи…
Дело сделано, слово сказано. Снова у отца собрались сыны. - Время в дальний путь вам отправиться, - Кудадей сказал скорбным голосом. – Слову моему, сыны, следуйте, Помните завет кудадейский мой. Будете тогда всегда сильными, Тогда – срок придет – и на родину Из изгнания возвратитесь вы. А теперь скорей в путь! Уж Миняша Начал села жечь, приближается… Кудадей один на горе стоит. Не шелохнется. Скорбно вдаль глядит. До тех пор смотрел он ушедшим вслед, Пока за полем не пропали все. После в дом вошел, в красный угол сел, С Инешкипазом начал говорить. Семь дней душу он изливал ему. Вот явилась Смерть, встала перед ним. - Кудадей, идем на покой со мной В место новое, в новый крепкий дом. Беззаботной там будет жизнь твоя. Там не будешь знать зла коварного, Там не будешь знать горя горького.
И, как за руку поводырь слепца, Повела она на тот свет его. Кудадей сошел в свой подземный дом. На скамейку лег, вечным сном уснул. Как уснул навек старый Кудадей, Прилетел дракон, ворог Миняша. На могилу сел, начал говорить: - Долго ж смерть твою, Кудадей, я ждал – Семьдесят семь лет, семьдесят семь зим. Столько лет и зим вкруг твоей земли Ползал я, как червь, в гладе-холоде, Жалким воробьем по небу летал. Наконец-то ты в гору заточен. Наступил мой век. Я драконом стал. Мне на корм живой твой народ пойдет. Села все твои я в огне спалил, Нивы на полях в пепел обратил. Затряслась земля под могилою. Мертвый Кудадей пробуждаться стал. Страшным голосом змею он сказал: - Не обманывай, семиглавый змей. Знал, что приползешь, бурей налетишь. Потому из сел я убрал людей. На восток своих проводил детей. Не навечно ты пришел, Миняша. Вырастет, как я, добрый молодец И отрубит он тебе головы. Жди, прибудет он за твоей душой.
Кучозь: 05.03.10 09:38. Заголовок: Мельников Павел Иван..
Мельников Павел Иванович (25.10.1818 года - 01.11.1883 года) - выдающийся беллетрист-этнограф, известный под псевдонимом Андрей Печерский.
Детские годы провел в “лесном городке” Семенове Нижегородской губ., окруженном старообрядческими скитами. Окончил Казанский университет. Служил учителем истории и библиотекарем. С 1847 — чиновник особых поручений, в 1850 причислен к Министерству иностранных дел, в эти годы активно боролся против раскольников, в т. ч. силой убеждения: вступал в богословские споры, обратил ряд скитов в Православие. По мнению Даля, был “первостепенным знатоком русского быта”. В истории русской литературы остался прежде всего как автор дилогии из жизни заволжского старообрядческого купечества “В лесах” (1871-74) и “На горах” (1875-81).
Сообщение: 11
Совась мелькужос: 06.11.10
Косто: Кострома
Репутация:
0
Кучозь: 26.06.11 23:55. Заголовок: Повесть Григорьевой ..
Повесть Григорьевой Алины Леонидвны "Там, где бродит Леший" напомнила мне одну легенду, рассказанную бабушкой в далеком детстве.
Вот несколько фрагментов: "- Ты - инопланетянин? - догадался Ваня.
- Нет, я просто Леший!
- Значит ты не с летающей тарелки, - разочаровался Иван.
- Как тарелка летать то может? - удивился Леший.
- Ну, блин, говорят видели…
- Ишь, чего в мире творится, - опять удивился Леший. - Ты, наверное, много таких чудес знаешь! Вот и расскажешь мне как-нибудь, и я чего полезного для себя узнаю.
- Не буду я тебе ничего рассказывать, - вскричал Ваня. - И, вообще, че надо? Вали отсюда! Что привязался?
- Ты себя в полдень ко мне послал, вот я и привязался, - объяснил лесной хозяин. - Пошли, я ведь за тобой пришел.
- Да ну тебя, - отмахнулся Ваня и оглядел поляну, пытаясь определить с какой стороны он сюда пришел и где его друзья с, наверное, еще недопитой водкой и шашлыками. Этого он определить не смог, да еще и магнитофон как назло заглох - в лесу стояла хрустальная тишина, только весело щебетали две пичуги, прыгая с ветки на ветку. Так и не вспомнив, откуда он пришел, Ваня просто пошел к лесу, лишь бы отвязаться от этого ненормального типа.
- Ну-ну, - хохотнул вслед Леший, - все равно не уйдешь."
......
"- Странные у вас колдуны, - задумчиво сказал Хозяин Леса, - то тарелки летать заставляют. То головой вертите, то еще чего удумаете. У нас уж если колдун портит, то он портит. Если смертный заговор прочтет -помрет человек в три дня и не спасет никто, разве что другой колдун, посильнее первого найдется. Чтобы у человека припадки начались - тоже могут, дело известное. А коли лечат, так лечат, но чтобы головой при этом кто-то крутил - про то я не слыхивал. А ваши колдуны замки-то заговаривают?
- Не знаю, - замялся Ваня. - Вроде только порчу снимают да баб привораживают. А что будет, если вор через заговоренный забор полезет?
- Ну, чего будет? не перелезет и все, - пожал плечами Леший. - На тычине повиснет али упадет да разобьется нехорошо. А так ему и надо, татю, - честные люди через забор в дом не заходят. Тут он подвел своего гостя к высоким воротам. Дерево не было покрыто ни лаком, ни краской и уже приобрело благородный золотистый цвет. Ворота и воротные столбы были сплошь резными. Резьба заплеталась причудливыми ветками и расцветала дивными цветами, а между ними читалась надпись с "ятями": "Здесь Хозяинъ леса живетъ, а ръзалъ ворота работникъ Николай".
- Это мой прошлый работник вырезал, - похвастался Леший. - Хороший парень был. Руки золотые. Весельчак. Мать его рассердилась на что-то да в сердцах и сказала "иди к лешему"! Слова в недобрый час пришлись, я его и забрал к себе. Года три у меня пожил, ворота сработал, дом украсил, много чего поделал. А потом мать его догадалась, видать надоумил кто, в печную трубу его позвать. Он и затосковал по дому. Мать его меня в лесу разыскала, мне в ножки поклонилась, слова свои назад взяла. Пришлось мне его отпустить, что ж поделаешь. Наградил, конечно, как водится. Они тоже в долгу не остались - коня да пару коров и телушку пригнали. Это, правда, давно было - лет с десяток назад.
- А что, если человека в печную трубу позвать, он обязательно затоскует?
- Странный ты, Ваня, - снова подивился Хозяин Леса. - Взрослый, а таких простых вещей не знаешь. Это ж каждое дите знает, что когда в печную трубу человека ушедшего или скотину заблудшую зовешь, то домовой тоже вслед за тобой кличет. А от зова домового никуда не денешься - тебя домой тянуть будет так, что белый свет немилым покажется. Все то тебе объяснять приходится." .................... "- Как же ты без ложки-то в лес пошел? А если б охотников или рыболовов встретил и они тебе поесть каши или ухи предложили? - спросила Лесаня.
- Предложит мне кто-то, ждите, - усмехнулся Ваня. С какой это радости им со мной кашей или ухой делиться? Разве что если совсем бухие уже - тогда и накормят и стопку нальют. А так чего ради?
- Как это чего ради! - воскликнула Настенька. – Если охотник или рыбак путника не накормят, так ловиться же ничего не будет! Разве у вас об этом не знают?
- Не знаю, - буркнул парень. - Меня никогда никто чужой не кормил.
- Ну, хорошо, - допытывалась Настенька. - А если по пути в гости зайдешь, как же без ложки-то?
- А чего, у хозяев что ли ложки нет?
- Ну, свои-то, само собой есть, а вот для тебя найдется ли?
- А чего им жалко ложки что ли?
- Серый ты какой! Не знаешь разве - у каждого человека своя ложка должна быть, - попыталась объяснить девушка. - Ты же им не муж, не отец, а так, сторонний молодец. Мало ли что по ложке передашь. Да и чья ложка была ты не знаешь - может девица какая ей поела, а она может рябая или кривая какая...
- Ну, поела и поела, мне-то что? - не понимал Ваня.
- Дак ведь, - продолжала она, - ежели девка поест с ложки, с которой парень ел, то влюбится, и парню, который девичью ложку оближет, без этой девки свет не мил будет. Вот тебе и что! Да и испортить человека ненароком можно через ложку-то.
- Это как?
- Ну, как портят, - ответила его собеседница и немного смутилась, - разве даже этого не знаешь?
- И чего будет?
- А что после порчи бывает, - спокойно сказала Лесаня. - Если легкая порча - просто удачи ни в чем не будет, или заболеет человек, а может и помереть.
- Фигня это все, - безапеляционно заявил Ваня. - Не верю в эту чушь. Заболеть через ложку действительно можно - если здоровый после больного поест из немытой ложки - он может заразиться. Микробы болезни на него через ложку перейдут. Мыть посуду надо и все. И ничего передаваться не будет.
- Ты бы, Ваня, о том, чего не понимаешь, болтал поменьше, - осадила его Лесаня. - Видать повезло тебе, и не видал, как через ложку злые люди человека в гроб сводят.
Тем временем Леший встал, снял с плеч кота и подошел к стоявшей у входа скамейке. Под сидением оказался сундук, набитый всяким хламом. Порывшись там немного, Леший извлек деревянную ложку и протянул ее Ване:
- На, пусть твоей будет. Это Николай себе новую ложку вырезал, а эту на твое счастье, я не выкинул. Она теперь ничейная, вреда через нее никому не наделаешь. А чужой ложкой пользоваться не след - можешь ненароком на себя или на хозяина ложки беду накликать. Ну, а захочешь, так новую ложку себе вырежешь." ............ "Ваня взглянул на Настеньку и перевел взгляд на страшненького младенца, невольно их сравнивая.
- А она чего, тоже Лесаней будет?
- Нет, - ответила девушка. - Лесаней я не буду, я человек. Хоть я и зову Лешего тятей, а Лесаню мамой, но я им не родная. Я - проклятка.
- Это как?
- Вот человек, ничего не знает! - удивленно всплеснула руками Лесаня. - Неужто совсем не знаешь?
- Не знаю, - процедил сквозь зубы Иван. Он чувствовал себя круглым идиотом.
- Проклятка - это если проклянет кто-нибудь, - мягко объяснила Настенька. Она умела как-то незаметно успокаивать. - Так бывает, когда кто-нибудь в недобрый час в сердцах скажет: "будь ты проклята" или "иди к лешему!" Меня, когда я еще маленькой совсем была матушка так к Лешему послала, вот я здесь и живу.
- Ну и чего будет, если я скажу кому-нибудь в сердцах "будь проклят" или "иди к лешему"?
Лесаня что-то тихонько сказала будто про себя, но Ваня не расслышал.
- Может и ничего. А если в урочный час к лешему пошлешь, то я и заберу. Как тебя намедни забрал, - хохотнул Леший, - а остальные у банника живут, он их себе забирает.
- Надолго? - забеспокоился Ваня.
- А, пока не умрут или не женятся, - беспечно ответила Лесаня." ............................. "- А трава через этот асфальт может прорасти?
- Через трещины может, а так нет, - недовольно проворчал Ваня, все сильнее раздражаясь от всех этих дурацких вопросов. Настенька задумалась:
- А если трава через асфальт прорасти не может, как же через него земля дышит? Ей же тяжело, наверное? - размышляла она.
- Ну, ты сказанула! - засмеялся Ваня. - На кой фиг ей дышать-то? Она разве живая?
Настенька посмотрела на Ваню с нескрываемым ужасом. Что он такое говорит? Как это земля может быть не живой? Она же кормилица, матушка родная. Ваня догадался, что брякнул что-то не то. Но что было сказано та-кого страшного и ужасного, Ваня так и не понял.
- Бедный ты бедный, сиротинушка горький, - вздохнула вдруг Настенька. - Что ж ты Матушку Землю похоронил?
Ваню разозлила эта Настина неожиданная, совершенно ненужная, а главное неуместная и непонятная жалость. Да и весь этот разговор ему на-доел, и он вылил накопившееся раздражение грязной руганью.
Настя побелела как снег и с жалобным стоном рухнула на колени.
- Как же ты такими словами на Мать-Землю ругаться можешь? Ох, беда, беда, - заплакала и запричитала она, распростершись по земле. Продолжая причитать, она гладила землю, приговаривая: "Прости его, дурака, Матушка, ну пожалуйста. Не обижайся милая, не надо!"
- Ох, что ты наделал, - взглянула она на Ваню глазами, полными пред-чувствия беды. - Ты ведь ее, Матушку, обидел. На этом месте расти ведь теперь ничего не будет. Что же мы, бедные, кушать то будем, если Земля станет неплодной? Ох, что ты натворил?! Попроси у нее прощения, а? Она добрая, она кормилица, она простит. Попроси, а? - Настенька подползла на коленях к Ване и обняла его ноги. - Попроси миленький, ну, пожалуйста, - тихо молила она, а слезы торопливо скатывались по щекам.
Ване стало неловко - что он такого сделал, что эта дурочка ползает перед ним на коленях и так его умоляет попросить прощения. Было бы у кого, а то у Земли. Ну, выматерился он, с кем не бывает? В том мире, откуда он сюда попал мат вообще в порядке вещей. Даже первоклашки матерятся так, что уши вянут, а тут вдруг такая истерика из-за одного матерного слова!
- Встань, не надо, не реви, - попытался он поднять плачущую девушку. Утешать он не умел, а что делать не знал.
- Миленький, попроси у Земли прощение, - шептала она, всхлипывая. - Ну очень тебя прошу, ну пожалуйста! Беда иначе будет...
Ваня пробормотал сквозь зубы: "Ну, ладно, так и быть. Прости меня!"
- Да разве так прощения просят? - воскликнула Настенька. - На колени встань, землю поцелуй, она добрая, она все простит ... Ну, пожалуйста, я очень тебя прошу, - снова всхлипнула она.
Увидев, что Настенька вновь собирается разреветься, Ваня послушно встал на колени и изобразил что-то вроде раскаяния на лице.
- Повторяй за мной, - приказала Настенька, - "Земля-Матушка, прости меня глупого, я тебя обидеть не хотел". Он повторил, представил себя со стороны и зафыркал, еле сдерживая безудержный хохот. Настенька по-смотрела на него с упреком. Что-то было такое в этих глазах - и приказ, и мольба и еще многое, и Ваня сразу перестал смеяться. Настенька и в самом деле считала Землю своей второй матерью и обижалась за нее. «Ну, в конце концов, у каждого свои странности, - подумал Ваня. - Зачем зря обижать девушку, для нее, кажется, это очень серьезно». И он решил не материться, хотя бы в ее присутствии. С немного неловким, но торжест-венным видом он наклонился и поцеловал Землю, скрепив, таким образом свое решение.
Настя тут же утерла остатки слезинок и моментально успокоилась. Как будто угрожала серьезная опасность, а теперь все позади, Земля больше не будет обижаться и будет так же добра и ласкова, как и прежде. Было видно, что на душе у девушки после бури засияло солнышко. Ее зеленые глаза будто наполнились внутренним светом. Она заулыбалась и, казалось, что у нее улыбаются не только губы, но и глаза и даже веснушки. Перепол-ненная восторгом, она подбежала к Ване, обняла его и звонко чмокнула в щеку. И парень тоже улыбнулся в ответ - Настенька улыбалась так зарази-тельно, что устоять было невозможно.
«Какой она еще ребенок! - подумал, сразу смягчившись, Ваня. - Доверчивая, непосредственная...» И тут же в нем тяжело заворочалось былое раздражение. – Ну, нельзя же в конце концов так бурно выражать свои эмоции! Она же взрослая девица. И вообще так себя вести просто непри-лично.
- Ну и чего ты так убивалась? - высокомерно спросил он тоном взрос-лого, поучающего ребенка. - Было бы из-за чего реветь, рева-корова.
- Но ты ведь Землю обидел, - просто сказала Настенька.
- А ей не по барабану, безразлично то есть, - усмехнулся Ваня. - У нас все мужики матерятся и ничего.
- И Земля-матушка не обижается? - переспросила Настенька, и на ее лице отразилось недоумение и растерянность.
- Как же она обидеться может, глупенькая, - удивился Ваня. - Она ж ничего не понимает.
Глаза Насти сразу перестали улыбаться. Они широко раскрылись и стали глубокими, как озера. Приемная дочь Лешего буквально впилась взглядом в пришельца из другого мира. Может он просто пугает ее, шутит? Или в том далеком мире Мать-Земля действительно умерла и лежит, покрытая саваном неизвестного здесь асфальта. Как же они, люди, позволили ей умереть? Они же разумные - вон какую красивую одежду делать умеют. Но ведь они сами живые - и им самим от того, что Земля умерла плохо должно быть, - думала Настенька, теребя кончик косы."
В конце фрагмента повести автор пишет: "Если у вас есть возможность опубликовать это произведение – я охотно рассмотрю Ваши предложения. Связаться со мной можно следующим образом: через электронную почту gridial@yandex.ru или позвонив по городскому телефону (812)224-55-84, Алина Леонидовна Григорьева." P.S. Судя по коду города, Санкт-Петербург.
Или в том далеком мире Мать-Земля действительно умерла и лежит, покрытая саваном неизвестного здесь асфальта. Как же они, люди, позволили ей умереть? Они же разумные...
![[url=http://www.radikal.ru][img]http://s49.radikal.ru/i123/1103/7a/3781555bf650.jpg[/img][/url]](http://forum24.ru/gif/img/ng.gif "[url=http://www.radikal.ru][img]http://s49.radikal.ru/i123/1103/7a/3781555bf650.jpg[/img][/url]"){kind=small}
- совситясь ней куросо